Онъ ударилъ себя въ грудь и, отъ полноты чувствъ, бросился отцу на шею.
Долго еще отецъ и сынъ путались по трактирамъ, напоили извощика, угощали разный встрѣчный людъ, разбили нѣсколько стеколъ, и только одинъ Богъ вѣдаетъ, какъ не попали въ часть.
На другой день, по утру, часу въ седьмомъ, Аграфена Астафьевна, вся въ слезахъ, стояла надъ спящимъ на постели сыномъ и толкала его въ бока.
Онъ отмахивался отъ нея кулаками, но не просыпался.
— Петрунька! Очнись-же!.. Господи, чтоже это такое! Куда ты дѣлъ отца?
Она схватила, его за голову и подняла надъ постелью. Сынъ вскочилъ на ноги, постоялъ нѣсколько времени, какъ полоумный, и снова рухнулся на постель.
— Утрись мокренькимъ полотенчикомъ, да отвѣть голубчикъ!
Она обмочила полотенцо и начала ему тереть лицо. Сынъ сѣлъ на кровати и мало-по-малу началъ приходить въ себя.
— Куда ты отца-то дѣлъ, безобразникъ? Гдѣ отецъ-то? — приставала она къ нему.
— Какой отецъ?
— Твой отецъ, пьяная рожа, твой! Гдѣ онъ?
— Какъ гдѣ? Дома.
— Гдѣ-же дома, коли я всю ночь прождала, и онъ не являлся. Говори, мерзавецъ! Въ полицію онъ попалъ, что-ли? Коли въ полицію, такъ вѣдь выручать надо! Ахъ пьяницы! Ахъ бездѣльники!
— Какъ? Развѣ тятеньки нѣтъ дома? — спросилъ сынъ.
— Господи! И онъ еще спрашиваетъ! Гдѣ наугощались? Говори! Гдѣ? Неушто у невѣсты!
— У невѣсты не были.
— Такъ гдѣ-же были-то?
— Запутались, — отвѣчалъ сынъ, покачиваясь ходилъ по комнатѣ и что-то соображалъ.
— Странное дѣло, — проговорилъ онъ. Кажись, на обратномъ пути, вмѣстѣ съ нимъ ѣхали. Куда это онъ тотъ дѣваться? И ума не приложу.
— Боже милостивый, до чего человѣкъ допиться можетъ! Отца родного — и вдругъ неизвѣстно гдѣ потерять! — всплеснула руками Аграфена Астафьевна, заплакала и упала въ кресло.
— Маменька, успокойтесь! Тятенька не булавка — найдутся. Дайте только сообразить, — уговаривалъ ее сынъ.
— Не успокоюсь я, покуда не узнаю гдѣ онъ! — продолжала она. Гдѣ онъ? гдѣ?
— Надо полагать, они въ каретѣ остались.
— Какъ въ каретѣ?
— Очень просто: на обратномъ пути ѣхали мы оба пьяные и они это, значитъ, спали. Я вышелъ изъ кареты, а про нихъ-то и забылъ. Ихъ извощикъ должно быть и отвезъ на каретный дворъ, потому тятенька и извозчика споили. Успокойтесь, они теперича, всенепремѣнно въ каретѣ на каретномъ дворѣ. Я ихъ сейчасъ приведу.
Сынъ схватилъ шляпу и побѣжалъ на извозчичій дворъ, съ котораго была нанята карета.
Петрушка не ошибся: отецъ былъ, дѣйствительно, на дворѣ. Онъ уже проснулся, вылѣзъ изъ кареты и переругивался съ извозчиками. Тѣ стояли вокругъ него и хохотали во все горло. Слышались слова: "ай да купецъ! Нечего сказать, хорошъ себѣ ночлегъ выбралъ!" Сынъ робко подошолъ къ нему.
— Я за вами, тятенька. Домой пожалуйте… — сказалъ онъ.
Увидѣвъ сына, отецъ сжалъ кулаки и прошепталъ:
— Что ты со мной сдѣлалъ, шутъ ты эдакой? Зачѣмъ не разбудилъ?
— Виноватъ, тятенька! Вѣдь я съ вами-же запутался. Хмѣленъ былъ.
— Мать знаетъ?
— Онѣ-то меня и послали васъ искать.
— Смотри, Петрушка, объ арфянкахъ ни слова!
— Тятенька, да нешто я не чувствую?
Отецъ и сынъ стали уходить, съ извозчичьяго двора.
— Купецъ, а купецъ! За ночлегъ съ вашей милости слѣдуетъ! — кричали имъ въ слѣдъ извозчики.
Провъ Семенычъ не отругивался и шолъ понуря голову.
— Ахъ вы безобразники пьяные! — встрѣтила ихъ Аграфена Астафьевна. Посмотрите-ка вы на свои рожи-то!.. Вѣдь словно овесъ молотили на нихъ. Мать Пресвятая! И съ кѣмъ-же пьянствовалъ? Съ кѣмъ запутался? Съ сыномъ роднымъ. Гдѣ это видано? Гдѣ это слыхано? Вотъ тѣ и смотрины! Вотъ тѣ и богатѣйшая невѣста! хороша батюшка съ сынкомъ! Ну, не говорила-ли я, что смотрины безъ матери не могутъ быть? Чувствовало мое сердце, чувствовало!
— Ну, полно, брось! — проговорилъ, вмѣсто отвѣта, Провъ Семенычъ. Поди-ка лучше въ кухню, очисть селедку да достань водочки на похмѣлье, а то голова смерть болитъ.
Аграфена Астафьевна махнула рукой и отправилась въ кухню.
1874